Для копирования ссылки на сайт в сеть - просто нажмите на кнопку!

Расскажите свою историю о плюшевом медведе...

«Мишуня и Альтер» или «Моё второе я»

(история Инессы Дэшнэр, Германия, 2017 год)

_____Одно воскресенье в месяц у меня забронировано для прогулки по блошиному базару. Это воскресенье, в начале марта, не предвещало ничего необычного. Но оказалось, что именно сейчас продавцы и антикварщики как бы проснулись после долгой зимней спячки. На блошинке было много участников с интересными и даже дорогими антикварными предметами и вещичками.

_____Проходя мимо продавца каких-то старых измерительных инструментов и ржавых штативов, я увидела мишку из мешковины, как мне тогда показалось. Это был большой мишка, сшитый вручную и с одним стеклянным глазом. И рядом с ним лежала совсем затрёпанная мышь. Мишка прямо-таки манил меня к себе. 

_____Одним прыжком я перемахнула через коробки и штативы, чтобы взять мишутку в руки. Это была любовь с первого взгляда! Немножко с дырочками, пяточки из материала, как простые советские колготочки, даже цвет коричневый. Штопанные, перештопанные, и из дырочек выглядывает деревянное волокно. Подошёл продавец и сообщил мне, что мишка старый и стоит 25 евро.

_____«25 евро за мешковину с дырочками и одним глазом?! Ну и цены!» - бурча себе под нос, я пошла дальше.

_____Но, момент! Из мешковины и стеклянный глаз… Из мешковины, и наполнен, как-то даже на первый взгляд, профессионально деревянным волокном?.. А что за секрет у него в животике?.. Я же нащупала, что в животике однозначно что-то спрятано… Нет!!! Вернусь назад, посмотрю на него…

_____И вот снова я возле мишки и мыша. Мышь (а это, несомненно, был он, мужского рода) меня совсем не интересовал. А вот мишка… Он мне показался ещё лучше, ещё красивее, чем пару минут назад. Мне даже показалось, что это он мне специально подмигивает, поэтому и глаз у него один. Я знала, что он мой. Это не я его выбрала, а он выбрал меня. И почему-то 25 евро уже не играли никакой роли. 

_____Когда я расплачивалась, продавец настоятельно «всовывал» мне мышь, всего лишь за 5 евро! Я наотрез отказалась. И зачем мне этот порваныш, затрёпыш? Он весь просто расползается в руках. Реставрировать? А как? Я ведь не умею реставрировать. О нет, 5 евро это большие деньги!!!

_____Я расплатилась и счастливая, прижимая мишку к себе, отправилась дальше.

_____И вдруг меня простой пронзило неприятное чувство. И я обернулась. Между ржавых инструментов лежал мышь. Небрежно брошенный, один. Если я уйду, то продавец его выбросит. Выбросит как ненужный хлам. А ведь этого мыша любили и таскали везде. Рассказывали ему о своих проблемах и неудачах. Ведь мой мишка уже подружился с ним, они однозначно друзья. И я разлучаю их. И я не смогла уйти, забрала мыша жить к себе. Места хватит, и мишке веселее в компании старого друга.

_____Придя домой, долго разглядывала мишутку и тискала животик. Мой мишка однозначно носит в себе секрет. Мне так хотелось узнать судьбу этого героя. Сколько всяких историй и приключений он пережил? Где его таскали день и ночь? Я не сдержалась и подпорола шейку и немножечко по спинке. Затаила дыхание…

_____Оказалось, что мой мишка уже долгое время живёт второй жизнью и прячет в себе старого Тедди фирмы Hermann 1950 года! То, что я считала мишкой, оказался только чехольчиком. Это было просто невероятно! Такая невероятная история приключилась именно со мной! Я стала фотографировать буквально каждый шаг.

_____Вызволила мишку из чехольчика. Мишка был однозначно очень любим. Исходный мех Мишуни был коричневый мелированный, он совершенно вытерся, и основа материала прохудилась до того, что пришлось упрятать Мишуню в чехольчик. Материал (кашемир) чехольчика был изначально тоже довольно ворсистый и толстый, но со временем и он прохудился буквально до ниточек. На каком-то этапе голова оторвалась, вернее материал прохудился, и чьи-то заботливые ручки снова принялись по-своему его ремонтировать. Штопая и подшивая довольно грубо, они с любовью продлевали жизнь друга. Настоящего друга по жизни… Слёзы наворачивались на глаза, а в голове шёл фильм. О мальчике или девочке? О ребёнке, потом подростке, взрослом человеке, у которого был друг по жизни. Чьи-то руки трепетно и с любовью старались продлить жизнь другу…

_____Ну а теперь мне не терпелось посмотреть секрет в животике. И это оказался ревун. Старый картонный ревун, который тоже уже реставрировали. Я вынимала его дрожащими руками, и когда увидела бумагу из тетради в клеточку, то подумала, что он из России. Но оказалось, что внутри он был проклеен бумагой из книги с немецкими словами. Мишуня однозначно местный. Я прочистила ревун от деревянной стружки, склеила, и он снова заработал. 

_____Мишуня был очень грязным, и наполнитель из дерева местами превратился в труху. Я полностью вытащила весь наполнитель и постирала мишку. Когда разложила сушить детальки, то впервые осознала, что у меня уже два мишки. О другом решении даже не может идти и речи: я буду реставрировать их обоих. 

_____Итак, я начала реставрировать чехольчик. Назвала его Альтер, от альтер-эго, второго я, которое, как говорят, есть у каждого. Мой чехольчик я реставрировала и штопала так же трепетно, как и Мишуню. Распорола буквально по ниточкам и пересняла выкройку, на мой взгляд, тоже очень необычную, даже особую. Мишку Альтера (чехольчик) чуточку изменила в мордочке, хотела придать ему свою индивидуальность. Один стеклянный глазик принадлежал Альтеру, но я решила передать его Мишуне, и даже подобрала ему второй антикварный на выставке мишек в Висбадене, у самой Сузанны Тойбер, вернее её муж мне его подобрал. А у Альтера появились новые глазки-пуговицы.

_____Сейчас оба мои мишки отреставрированы и неразлучны. Вернее, не только мишки но и мышь. Помните мышь? Тот, который меня звал, чтобы я его не оставляла. На выставке я побывала у Тедди-доктора и проконсультировалась, как правильно будет оживить потрёпыша. Но, увы, придя домой поняла, что многое я реализовать не смогу. Материал просто рассыпается. И я решила реставрировать, как умею. И всё получилось! Мышь пополнил компанию парням, эта тройка будет теперь неразлучна.

_____В первый раз, когда усадила мишек один возле другого, чехольчик-Альтер как будто сам прильнул к плечу Мишуни. Мне показалось, что они разговаривают между собой. На своём языке, который существует только для мишек, кукол и детей. Что говорил Альтер? 

_____«Привет, мой старый друг, столько лет я тебя оберегал и защищал, прятал от всех невзгод и грубых рук. Моё огромнейшее желание, чтобы нас никогда не разлучали. Нас нельзя разлучать! Мы как Инь и Ян, одно целое. Мы счастливчики, хотя нас жизнь не всегда баловала, но любили нас до дырок!»

_____И Мишуня ответил ему: «Ну, здравствуй, моё второе я! Как же я по тебе соскучился! Все эти долгие годы ты был со мной, оберегал меня и защищал. Как же я тебе благодарен, за то, что я существую. И как же я счастлив, что ты рядом, мой друг, моё второе я!»

«Детская повесть»

(история автора сайта, Россия)

Мы ведём себя глупо и необъяснимо, как дети,

И пусть у тебя теперь новых игрушек ворох, 

Ты время от времени вспоминаешь

Потерянного плюшевого медведя...

Держи крепче за лапу того,

Кто тебе по-настоящему дорог!

Павел Русский

1. Вероника

(Санкт-Петербург, январь 2017 года)

_____Вы можете спросить меня, какой она была? А я даже и не вспомню… Хотя, нет, всплывают в памяти отдельные фрагменты, как сказали бы сейчас «пазлы», но тогда и слова такого не знали. Шерсть коричневая, самая обыкновенная коричневая, местами свалявшаяся в войлок, местами отвисающая сосульками. Подошвы лап и ладони кажется из светлого меха, почти жёлтого, но истёртого временем до бурого песка. Хорошо помню морду, наверное, оттого, что смотрела на неё часто. Нос был чёрным пластмассовым, он красовался на более светлой меховой вставке, такой же, как мех на лапах. С этим носом постоянно происходили какие-то истории, он был её жизненным центром. Глаза – кнопки, но не какие-то там заморские, а самые простые, тоже пластмассовые. Основная характеристика её глаз – невыразительность, да, именно так, не были они зеркалом души, как должны были быть. Ещё у неё был рот, а вернее язык из алого фетра, такого нежного на ощупь, что казалось он и не её вовсе, а затесался сюда случайно. Язык был пришит где-то под носом, но совсем скоро оторвался, приказал долго жить, оттого и стёрся почти из памяти. Уши… О, да, уши были роскошными! Как раз они и выражали её душу, вернее состояние души. Уши были так удобны для всего: их можно было свернуть в трубочки, в них можно было шептать, вытирать ими слёзы, за уши её можно было таскать за собой, как за ручку. Почему-то именно уши подворачивались под руку всегда, как бы она не сидела или лежала, как будто говорили: поиграй с нами! Она дожила с этими самыми ушами до последних дней, хотя они первыми попадали под удар, и должны были первыми оторваться, но выстояли! Какого она была размера? А был ли он у неё вообще? Ведь размер это характеристика предмета – высота, ширина, длина… Предметом она явно не была, поэтому и размера у неё не было. Но была всё же одна особенность, связанная с величиной – с годами Вероника уменьшалась.

2.  Несчастливая кукла

(Ленинград, февраль 1976 года)

_____Меня часто волнует вопрос: почему мишки? Почему через столько лет после детства я занимаюсь ими: шью, коллекционирую, рассматриваю их фото, пишу о них. Почему? Вот хотя бы куклы, столько мастеров серьёзно работают над ними, такие они получаются красивые, в роскошных костюмах, на людей похожие, с разными характерами… Но нет, холодны они для меня, отпугивают. И память предъявляет сюжет, можно сказать, начало истории…

_____Февраль, но морозы стоят лютые, окна покрыты толстым слоем изморози, улицы не видно. Я который день сижу на высокой кровати, вся обложенная подушками – гриппую. То и дело пялюсь бессмысленными глазами в телевизор, где идут бесконечные съезды партии, заканчивающиеся непременно бурными аплодисментами, переходящими в овацию. Пью хлористый кальций, запивая его молоком, и какую-ту сладкую микстуру, чрезвычайно вкусную по тому времени. Вечером мама ставит мне то банки, то горчичники, после которых я проваливаюсь в чёрную дыру сна, если повезёт, то до утра. И так уже довольно долго, однообразно, время почти остановилось. Иногда заглядывает ко мне детский врач – кругленькая тётенька с блестящими чёрными волосами и такими же глазками, вся живая и подвижная, бегущая и убегающая. Не глядя на меня, она выписывает новое лекарство: микстура сменяется таблетками, таблетки уколами. Уколы делает дрожащими руками мама, уговаривая потерпеть. Но ничего не помогает, грипп свирепствует, накрывая меня новой волной, и уже не на шутку. Температура прёт за сорок. Время исчезает полностью, унося в небытие даже партийные съезды, я выпадаю из жизни…

_____Прихожу в себя почему-то в очень светлой, высокой, почти белой комнате, с огромным окном. Солнце заливает всё своим светом, от которого слезятся глаза и пробирает сильнейший чих. На него приходит женщина, вся тоже в белом, крахмальном, она говорит, что я в больнице и довольно долго. Странно, но мне почему-то всё равно, настолько я ошарашена столь сильной переменой. Потом появляется нянечка, она начинает расчёсывать мои длинные тогда волосы, заплетает их в косы, приговаривая: «Ангел, ангел…» Это, наверное, про меня, хотя я так не считаю. Уже становится страшно, в комнате я одна, а как же здесь ночью? Спрашиваю у няни, когда меня заберут и где мама? Она смотрит на меня ласково и говорит, что всё уже позади, кризис прошёл, я иду на поправку, сейчас у меня карантин, и даст Бог, недельки через две меня выпишут, тогда я и увижу маму. Волна липкого жара подкатывает к макушке: две недели! Я в тюрьме! Карантин это для вида, для отвода глаз! И я опять ничего не помню…

_____А ведь няня была права, меня выписали только через полмесяца, снабдив инструкциями по укреплению организма. Но были в этом промежутке времени и светлые моменты: после обеда, состоящего из бесцветной протёртой пищи, мне приносили игрушки, в которые можно было часа два поиграть. В палате их никогда не оставляли, уносили на дезинфекцию. Что это были за игрушки? Кубики, паровозики, машинки – всё, что можно помыть с мылом и вытереть насухо. Ещё полагались карандаши и бумага, их не забирали, так что можно было рисовать сколько хочешь, сидя недалеко от окна за маленьким детским столиком. С этого столика я очень скоро научилась забираться на подоконник, широкий и удобный для сидения. Это был мой секрет, сидеть на нём категорически запрещалось, ибо холодно. Но расписание больницы так однообразно, бывали часы совершенного спокойствия, безмолвия, без врачей и нянь. А за окном жил своей жизнью большой квадратный двор, как я потом узнала, плац, на котором часто маршировали солдаты. И вообще, как выяснилось впоследствии, я лежала в Военно-медицинской Академии. Вот так и проходил мой досуг.

_____Но однажды, почти перед самой выпиской, ко мне пришла врач и принесла мне самую настоящую куклу! Пластмассовую, с вставленными в дырочки на голове вьющимися каштановыми волосами, карими глазами, алым ртом. Кукла была одета в тёмно-коричневые брюки в клеточку и красную кофту. Врач объяснила, что куклу мне передала мама, чтобы я не скучала и не плакала. Здесь надо признаться, что ревела я почти постоянно, и врачи сильно огорчались, говорили, что так я восстанавливаюсь очень медленно. Кукла скрасила моё время необычайно, она стала частичкой дома уже здесь, в больнице. Я сразу поверила в себя, поверила, что поправлюсь окончательно, что и случилось довольно быстро. Куклу уже никто не отнимал, с ней можно было проводить и дни, и ночи. Ночи, до того такие тоскливые, стали какими-то сказочными. Стена платы, выходившая в коридор, была от двери до потолка стеклянной, чтобы голубой свет ламп дезинфекции мог проникать ночью в помещение. По ночам белизна предметов превращалась в синеву, и в этой синеве я придумывала для куклы сказки. Странно, но я даже не дала ей имени, просто кукла и всё.

_____Но вот пришло время выписки. Мне принесли мою обычную одежду, она показалась такой грубой и непривычной, а когда в больничном тамбуре на меня надели зимнее пальто, я почувствовала себя космонавтом в скафандре. Кукла тоже должна была выписываться со мной… Это я так думала… Мы сидели с ней в маленьком коридорчике перед выходом на лестницу и ждали, когда с лестницы придёт мама. Сердце моё билось как сумасшедшее! И вот мама вошла под мой восторженный вопль, символизирующий освобождение! Но одновременно с мамой появилась и какая-то тётя, до селе мне неизвестная, не врач, не няня. Она осмотрела меня суровым взглядом, задержав его на кукле. И вдруг, почему-то покраснев от ярости, воскликнула: «А это что такое?! Кукла?! С куклами нельзя!!!» Я перестала вопить, мама, радостная, что увидела меня, тоже на время опешила. Почему нельзя? «Она заразная!» - прозвучал приговор. И здесь я уже начала реветь по другому поводу, мне так хотелось забрать куклу с собой, ведь она спасла меня в трудные минуты! Но против системы не попрёшь.

_____Вышли мы на улицу с мамой в слезах, от счастья, что снова вместе, и от тупости тёти. Конечно, потеря эта скоро забылась. Дома меня ждали мои любимые игрушки, коих было немного, но куклы больше никогда не привлекали моего внимания, они навсегда закрепились в памяти вместе с больничной палатой, холодным синим светом дезинфекции и бездушной тётенькой, орущей «Нельзя!!!» А дальше меня ждала Вероника…

3. Лучший подарок

(Ленинград, сентябрь 1976 года)

_____Прошло примерно полгода, пролетела весна, пронеслось лето, я окрепла, но страх перед больницей остался. Осталась замкнутость в себе, а безотчётная радость жизни стала редкой. Мама волновалась: «Ну чего ты печалишься всё?» А я и не знала, как ответить, подозревая внутри себя, что мир вокруг перестал быть безопасным, в любой момент я могу оказаться в дали от дома, с чужими людьми. Но как об этом расскажешь?

_____И вот наступил сентябрь, приближался мой День рождения. В этот раз решили, что гостей будет много. Мамины подруги, зная мою печальную историю с гриппом и жалея и меня и маму, решили приготовить мне настоящий сюрприз. Видя пышные приготовления к празднику, я вся превратилась в одно большое ожидание, и не напрасно, как оказалось...

_____В воскресенье к обеду прибыла большая компания – друзья родителей, родственники, соседи, почти все с детьми. В такой суматохе я растерялась, помню только беготню по комнатам, и как в этой беготне пронесли из прихожей в гостиную и спрятали в буфете большой бумажный пакет. Промелькнула мысль: а что там? Но тут нас, детей, быстро усадили кормить, поели и – играть, затем обедают взрослые. Про пакет я и не вспоминала больше. Вечером был большой торт с пятью свечками, мне предстояло их задуть. Свет, как положено, погасили, и ещё попросили зачем-то закрыть глаза. С закрытыми глазами я задула свечи, а когда свет вновь вспыхнул, передо мной на стуле оказался большой мишка. Это было настоящее чудо! Как будто кто-то разгадал мою мечту, о которой я и сама не знала. От восторга я даже не сразу поняла, какой медведь из себя, помню только, что на шее у него был повязан красный бант. Это было полное счастье, до того совершенное, что я даже не могла его осознать: что с ним делать?

_____Первые дни мишка просто сидел на стуле возле моей кровати, а я им любовалась. «Почему не играешь с ним?» - спрашивала мама. А я не знала, как начать эту игру. Лёд тронулся, когда медведю дали имя. Придумывали долго, смеялись находкам: Потап, Топтыгин… А потом кто-то сказал: «Имя должно быть жизнеутверждающим!» И все погнали в другую степь: Виктория, Ника… Вероника! Так недавно назвали девочку по соседству. Как красиво, и так подходит к этому красному банту. Имя было найдено!

4.  Шарф

(Ленинград, ноябрь 1976 года)

_____Так Вероника поселилась в моей комнате, постепенно вытеснив остальные игрушки. Небольших пластмассовых пупсов я раздарила подружкам, а маленькие плюшевые собачка, белка и бобёр стали считаться игрушками Вероники, ведь она такая большая и важная, сама тоже хочет играть! Из кукол у нас осталась только одна, но зато какая!

_____Фарфоровая кукла Катя в полном боевом наряде сидела на кровати родителей, опираясь на гору подушек. У неё открывались и закрывались глаза, веки были обрамлены пушистыми ресницами, щёки нарумянены. Волосы Кати цвета льна были заплетены в две толстые косы, на голове сложный убор, что-то вроде кокошника. Ноги до щиколоток закрывала пышная юбка в цветочек, белая кофта с кружевом была всегда в идеальном порядке. И что самое интересное, у Кати были самые настоящие сандалии, а под ними носочки. Вся одежда снималась, во время генеральной уборки Катю раздевали, гардероб перестирывали, переглаживали, косы перечёсывали. Мама как-то сказала, что это трофейная немецкая кукла. Слово «трофейная» я не понимала, но знала, что есть такие конфеты – «трюфели», созвучие этих слов сделало для меня Катю шоколадной на вкус, ну если бы я смогла её попробовать. В Катю я никогда не играла, она считалась маминой куклой, и мне даже в голову не приходило таскать её за собой по квартире, как я это делала с Вероникой. Одно меня прельщало в образе Кати – одежда. Часто я мечтала, вот бы моей Веронике такой наряд, ну или чуть похожий.

____И моя мечта исполнилась, как обычно исполняются незатейливые детские мечты. Как-то вечером мама села вязать носки. Надвигалась осень, тёмная, глубокая, дождливая, и носки были нам всем остро необходимы. Жили мы тогда в деревянном одноэтажном доме на станции Витебская-Сортировочная (Воздухоплавательный Парк). В доме было три входа, с торцевых входов по две квартиры, с центрального входа – четыре. Мы занимали одну из квартир с центрального входа. Дом наш строился ещё до революции и предназначался для семей работников железной дороги, коим, работником, как раз и являлся мой дед. Когда-то хорошо и надёжно построенный, дом за семьдесят лет существенно прохудился, особенно пострадали крыша, постоянно протекавшая, и полы. С полами было совсем худо: доски до того рассохлись, что были видны щели в подвал, из них часто дуло, если на улице был сильный ветер, сквозняком по полу даже поднимало половики. Своими силами перекрыть полы мы не могли, это было дорого, а на письма наши в жилконторе не обращали внимания: весь посёлок железнодорожников жил с такими полами.

_____Да, так вот, носки! Вязались они часто и много, дабы всем хватило на всю зиму. Вязание было в нашей семье особым ритуалом. Вязала только мама и только крючком, спицы были не в почёте, хотя несколько раз всё же пускались в ход, но быстро забрасывались в дальний угол. Вязать следовало в тихой спокойной обстановке, сидя в кресле у печки. Печка была самая настоящая, топилась из кухни, а задней стенкой выходила в мою комнату. Летом мы ей не пользовались, а с наступлением осени начинали протапливать, чтобы «сбить сырость», как говорил мой дед. До сих пор вспоминаю с благоговением те вечера, когда дрова уютно трещали в печи, комнаты наполнялись сухим ровным теплом, играло радио или тихо шелестел телевизор, и мама вязала. Я пристраивалась рядом с креслом и смотрела картинки, это было моё любимое тогда занятие – картинки в журнале «Вокруг Света». Но в тот вечер мне в голову пришла идея попросить маму связать Веронике одежду, ну хоть что-то. Канючить я умела, и сразу приступила к решению вопроса. На все мои уговоры мама отвечала одно: «Довяжу носки и примусь за твою Веронику!» Но носков было много, а Вероника одна, замерзающая. И я стала следить за движениями, плавными размеренными движениями рук и крючка. Сначала они были затейливы, но потом стало ясно, что есть одно и тоже повторение, заставляющее нить ложиться в петли, я поняла, как нарастает шерстяное полотно! Это открытие меня окрылило.

_____На следующий день мама ушла «по магазинам», стоять в длинных очередях, а я в нетерпении принялась за крючок и нитки. Хорошо запомнив вывязывание петли, я совсем не понимала, как начать вязание. Стала рассматривать полу-готовый носок, выяснилось, что по его кромке идёт ряд петель, не похожих на другие. Конечно, это были воздушные петли, но тогда для меня это был космос. А связать хоть что-то так хотелось! И я начала. Сначала завязала на крючке нитки бантиком, получилась дырка, в которую можно продеть вторую петлю, что я и сделала, во вторую – третью, так стала появляться цепочка петель. Бантик, завязанный в начале, распался, но меня это не остановило – потом и с ним разберусь! Решила вязать самое простое – шарф. Довязав до конца цепочку, повернула назад, как – не спрашивайте, конечно, всё получалось криво и косо, но что-то ведь получалось! Так я связала рядов десять, пропуская где-то петли, где-то провязывая в одну по две. В целом, была горда собой: я вяжу крючком! К приходу мамы «шарф» спрятала за подушку, сюрприз будет.

_____Вечером стали садится за вязание: крючка нет, ниток тоже, клубок испарился, от носка оторван, только нитка болтается. Где? И тут я с торжественным видом преподношу шарф, начатый для Вероники. Мама была очарована, рассматривая мою несуразицу, и надо отдать ей должное, похвалила. В основном, за смелость. В тот вечер я научилась вязать по-настоящему: делать первую петлю, вязать воздушные, красиво заканчивать ряд, чтобы по краю шла ровная кромка. Шарф был связан за два вечера, и даже обвязан нитками другого цвета.

_____Помню, что почти всю ту зиму я не выпускала крючок из рук. Мы накупили разноцветных ниток, и у Вероники появились: свитер с узором, куртка, брюки, берет, шапка-ушанка, носки, варежки, а под конец даже комбинезон с капюшоном! Экипировка была полной. Конечно, в создании нарядов помогала мама. Обращаясь к прошлому, понимаю, как важны в жизни стимулы. Если бы не было роскошной куклы Кати и моего мишки, может быть я и не стала бы так рано рукодельничать. Ведь после вязаных вещей я стала шить, освоив машинку, но это уже в начальной школе, вышивать крестиком и гладью. И почти всегда делала это «для Вероники».

5. Детский сад

(Ленинград, сентябрь 1977 года)

_____Так прошёл год, на следующую осень мне исполнялось шесть, и по решению родителей я должна была идти в детский сад, в подготовительную группу. До этого времени я была дома, не знаю, хорошо ли это по сегодняшним меркам, но тогда получилось как-то само собой. Думаю, что причина была одна: мои постоянные ангины, перетекающие одна в другую, перемежающиеся гриппами и бронхитами. Папа работал на военном заводе фрезеровщиком высшего разряда, мог обеспечить всех нас, хотя мы и не «барствовали, лишнего не позволяли», как говорил мой дед. Но детский сад был запланирован, ведь дальше школа, к ней нужно подготовиться, в коллективе, среди детей.

_____Не могу сказать, что год, проведённый в детском саду, дал мне хоть какую-то подготовку к школе. Тогда к дошкольному воспитанию относились проще, и учиться по-настоящему мы начали только в первом классе, а до этого просто росли. В детский сад я ходила тоже вместе с Вероникой. Помню наше первое посещение этого заведения: долгие приготовления, наглаживание одежды, подбор всего в цвет. При полном параде мы появились в раздевалке и тут же попали в драку мальчишек, на которых никто не обращал внимания, воспитательницы ходили мимо, уныло по-будничному переговариваясь. Дрались отчаянно, этот тайфун сбил меня с ног, Вероника улетела куда-то в угол, мальчишки переключились на новую добычу и стали гонять медведя по раздевалке, как мяч. Порядок навела моя мама, заодно поссорившись с воспитательницами. Начало было положено, и в этом ключе, под девизом «дети должны быть подвижны, на то они и дети», прошло всё моё время в садике. И надо признать, что воспитательницы были по-своему правы. Пусть мы часто приходили домой с синяками и царапинами, с рваными бантами и одним тапком, пусть у нас болели животы от недоваренной столовской еды, пусть… Так нас готовили к суровой советской действительности, за что и спасибо! К окончанию детского сада я научилась хорошо драться, не боялась дать сдачи даже тому, кто выглядел сильнее меня. А главное, в детском саду у меня появились настоящие друзья, с которыми мы потом дружили и в школе.

_____Так вот, про Веронику, мою стойкую и верную. Она, как настоящий Санчо Панса, прошла со мной детский сад. Была несколько раз ранена, в результате чего я узнала, что набита моя любимая мишка мелко нарезанным поролоном. Ей отрывали нос – зеркало души, а уж про порванную одежду и говорить не приходится. Но её уважали! Воспитательницы разрешали приносить с собой любые игрушки, даже такие большие. У Вероники был свой собственный стульчик и место в столовой, ели мы тогда за маленькими столиками на четверых, за нашим столиком Вероника была четвёртой. На кухне работала добрая тётенька-повариха, которая клала для Вероники отдельную порцию. Вероника съедала всё быстрее всех, когда давали что-то вкусное (мы ей в этом, конечно, помогали), или совсем не хотела есть невкусное (тогда в её тарелке росла гора нашей еды). Всё это было игрой, мы веселились от души.

_____В тихий час спала Вероника тоже со мной. Только сейчас понимаю, насколько это было негигиенично, ведь до этого мишка где только не был… Тихие часы были волшебными, особенно если твоя раскладушка оказывалась в живом уголке. Почему раскладушка? Так повелось – мы спали на раскладушках. Помещение нашего детсада было маленьким, и вся жизнь проходила в одной большой комнате, которая превращалась то в столовую, то в игровую, то в спальню. Для столовой приносились из соседней подсобки столики, стулья всегда стояли в комнате по стенам. Для игровой вся мебель максимально убиралась в подсобку, стелились коврики. Для спальни из подсобки выносились раскладушки, они ставились рядами на всей площади комнаты. У каждого из нас был свой матрас с постельным бельём. Поспал, снял пижаму, положил на матрас и свернул его в рульку. Матрасные рульки хранились в специальном шкафу с ячейками. Раскладушки помогали ставить нянечки, они же выносили из ячеек матрасы и как придётся разбрасывали их по раскладушкам, разворачивали. Мы приходили с прогулки и сразу видели, кто где сегодня спит – нужно было найти свою пижаму. Престижнее всего было спать в живом уголке, где стоял большой аквариум, можно было целый час разглядывать рыб, я, кстати, почти сразу от этого засыпала. И хуже всего было спать около входа в комнату, у двери, там было неуютно и сильно дуло. Вот и все мои воспоминания о детском саде. Дальше была школа.

6. Первый класс

(Ленинград, сентябрь 1978 года)

_____Это совсем короткая главка. Почему? Потому что в школу Веронику не пустили, учиться мне пришлось самой. Помню, что к первому звонку готовились основательно: шуршащее коричневое саржевое платье, крахмальный белый передник, кружевной воротник и манжеты, необъятные банты в косах. Портфель тоже весь такой новенький, а в нём разная красота. До сих пор питаю слабость к карандашам, ручкам, блокнотам, даже их древесно-бумажный запах кажется мне особенным, поднимает настроение. «А Вероника тоже со мной?» - спрашивала я маму. Мама грустно улыбалась, отмалчивалась. На первый звонок мишку решили не брать, вдруг ещё потеряется в толпе… Я, согласилась, не чувствуя подвоха, да и была всецело поглощена собой, такой обновлённой! Но на следующий день заявила категорически: «Вероника идёт в школу!» Препятствовать мне не стали. Нужно отдать должное моим дорогим родителям, они не ограничивали моих порывов, предоставляя самой жизни вносить поправки и коррективы. Воспитательный процесс вообще не был заметен, тем более не был суров. Иногда он был игрой, и то понимала я это лишь спустя время.

_____Итак, я иду в школу. Путь не близкий – по нашему железнодорожному посёлку до мостика через речку, затем через пустырь, перейти Волковский проспект, и сразу за ним стоит трёхэтажное здание школы. Это сейчас, навещая иногда мою малую родину, я преодолеваю это расстояние за десять минут, тогда дорога казалась намного длиннее. Иду не одна, дедуля провожает меня, чтобы не заблудилась. Да и ноша велика – в одной руке портфель, уже с учебниками, в другой – Вероника. Зрелище, наверное, было забавным… Дед старается мне помочь, предлагает понести хоть что-то, но нет, я тащу сама, хочу понять, справлюсь ли…

_____И вот класс, тоже весь новый, пахнет масляной краской и паркетной мастикой. Моя первая учительница Мария Ильинична, такая мягкая, деликатная, добрая, с высокой причёской, в кофточке в горошек. Такой помню её и сейчас. Рассаживаемся, моя Вероника при мне, стараюсь пристроить её за парту, благо есть куда, скамейка слитная. Но медведь постоянно соскальзывает вниз, как будто сам понимает, не место ему здесь. Мария Ильинична смотрит загадочно, почти сквозь слёзы, спрашивает: «А это кто, деточка?» Я, охваченная ответственностью момента, представляю Веронику – это моя спутница жизни, лучший друг! Учительница с пониманием кивает, и уточняет: «А сколько Веронике лет?» Этот вопрос откровенно ставит меня в тупик. Каких лет?.. Веронике?.. Мария Ильинична чувствует замешательство и тут же перехватывает инициативу: «Видишь, какая она малышка, даже за партой ей не усидеть, парта велика. Ей ещё рано учиться в школе. Но ты можешь заниматься с ней дома, сама. Будешь для неё учителем». Аргументы впечатляют, и, кажется наклёвывается новая игра: я буду учить Веронику! Мария Ильинична нравится мне ещё больше, и школа тоже нравится!

_____Так Вероника провела со мной в первом классе только один день. Но зато потом по вечерам мы часто готовили с ней уроки, я читала вслух букварь, учила писать красиво, объясняла решение задачек. Не мудрено, что повторяя всё для Вероники, иногда и по нескольку раз, училась я на пятёрки. А к концу третьего класса, когда мне пришлось покинуть эту школу, из-за переезда, Мария Ильинична пожелала мне стать учителем. Но это пожелание не сбылось.

7. Летние ливни и зимние вьюги

(Чернобай - Ленинград, 1973 - 1983 годы)

_____Перед тем, как приступить к последней главе маленькой этой повести, хочу вспомнить самые яркие моменты детства, связанные с моим любимым мишкой. Вообще, детство своё помню одним большим куском времени, монолитным и плотным. И было у этого времени две характеристики: свет – лето и тьма – зима, они были двумя полюсами, между которыми маячила моя жизнь, и отличались друг от друга разительно.

_____Лето я проводила на Украине, откуда родом мой папа. Увозили меня туда с двух лет, почти на полгода, как только стаивал снег, и привозили обратно с наступлением морозов. Украину помню одним большим праздником – изобильным, солнечным и радостным. Как будто не было дождей, ветров, одно сплошное солнце. Там я многому научилась: гонять на большом велосипеде, сначала «под рамой», а потом и как обычно, в седле; пасти коров «на дальние расстояния»; плавать и бесстрашно нырять в совершенно мутную воду; петь нескончаемые и такие мелодичные украинские песни, и, конечно, говорить по-украински, да так, что по возвращении в Ленинград меня приходилось долго переучивать на русский. Воспитанием моим занималась там бабушка, которая привила мне Веру, рассказав о Боге и научив молитвам, которые запомнились как-то сразу, сами влились в душу. Украина дала мне очень много, так много, что это трудно переоценить. Весь тот мир отличался от северного городского как небо от земли. Там всё было ярким, плодородным, богатым и как бы преувеличенным. Там я научилась вышивать. Бабушка была знатной вышивальщицей, в хате у неё висели картины, вышитые крестиком, и рушники, вышитые гладью. И какие это были вышивки, ни одна не повторялась! Я спрашивала, как это всё вышито, где брали узоры? «А сами!» – отвечала бабушка – «Смотрели на цветы и вышивали». И всё это после трудодней в колхозе, часто по ночам. Бабушка научила вышивать гладью и тоже «по наитию», как рисовать нитками. Никогда после не испытывала я такого творческого наслаждения от вышивки!

_____И, конечно, при этом всём присутствовала Вероника. Летом и для неё было полное раздолье, без распорядка дня. Помню, она сопровождала меня почти повсюду, особенно в походах на реку, где мы с подругами загорали и купались. Вероника тоже загорала, а вернее выгорала на солнце своей уже потёртой шкуркой. Однажды мальчишки затащили её в реку, за что получили от нашего девичьего отряда по ушам, бегом драпали на гору. Мишку пришлось стирать. Эта процедура, кстати, напрашивалась уже давно, и когда я притащила мокрый бесформенный комок во двор, бабушка сказала, что наконец-то хоть кто-то позаботился её помыть! Я при этом ревела на всю улицу, прощаясь с любимой подружкой навсегда. Но бабуля умела выходить из любых ситуаций. Она нагрела воды, взяла детское мыло и безропотно и хладнокровно выстирала Веронику в корыте, где обычно стирала постельное бельё. Причём и сам процесс был таким же – на стиральной доске, волнистой железной, со всем усердием. Смотреть на это у меня не было сил, я валялась в истерике на кровати, представляя себе, что я сделаю с нахалом, искупавшим Веронику в речке. Но, к моему большому удивлению, всё закончилось хорошо. Бабушка отжала мишку в нескольких махровых полотенцах, отчего вся вода почти сразу высохла, и повесила сушиться в тени. В тот день стояла жара, и к ночи моя Вероника была как новая, кстати, она оказалась гораздо светлее по цвету, чем я думала… Сейчас уже понимаю, что спас ситуацию поролон, которым был набит мишка, он легко впитал и отдал воду, с ватной или древесной набивкой такой номер не прошёл бы.

_____И ещё один случай, врезавшийся в память. Опять солнечный день, я еду куда-то на велосипеде, Вероника сидит на передней раме, щекочет мня ушами. Настроение отличное. Вдруг откуда ни возьмись, кажется, с огородной тропы, на дорогу вылезают несколько мальчишек, скажем так, из недружественного нам лагеря. Понимаю, что стычка неизбежна, иначе завалят велосипед. Притормаживаю, пытаюсь объехать, но нет – сбивают! Их цель, конечно не я, а мой мишка. После такого удачного купания они прямо охотятся за Вероникой, стараясь уязвить её посерьёзнее. Знаю, что не нужно реагировать на такие выходки, но сердце колотится… Первая реакция – бросаю велик, держу медведя покрепче. Хватают, начинают тянуть, сейчас порвётся, отпускаю. Всё, Вероника у них, какой приговор на этот раз? Один вытаскивает лупу, в карманах у мальчишек всегда так много средств для пыток… Они садятся в кружок и наводят солнечный луч через лупу прямо на нос мишки. Я бегаю вокруг, кричу, размахивая руками, пинаю их ногами, но ничего не получается, они увлечены процессом – выжигают дырку на пластмассовом носу. Нос уже поддался, пошёл дымок. Наконец на мои вопли выходит дядя из соседней калитки, грозно подходит к нам… Мишка брошен, мальчишки рванули в огороды. Так Вероника и осталась с выжженной в носу дыркой, вернее выемкой. Это был её шрам, как у настоящего воина.

_____Ну а про зимы могу рассказать совсем мало. Они протекали тихо и спокойно в нашем домике на железнодорожной станции. Светало поздно, смеркалось рано, дни были короткими, а ночи длинными. Зима! Почему-то почти сразу после приезда с Украины, или как говорили мои родители «с юга», я заболевала. Слабым местом было горло, оно то разгоралось ангиной, то на время замирало, тлело. И обычным моим делом было выздоравливать. Закончился этот процесс только с началом школы, когда болеть стало просто некогда, отстанешь от класса, правда и тогда временами накрывало. Вероника тоже лечилась вместе со мной, стойко перенося и компрессы, и горчичники, но только сухие. Из ярких зимних воспоминаний у меня осталась только горка.

_____Горок в посёлке было две – одна настоящая, построенная из досок, в соседнем дворе, а вторая волшебная, представлявшаяся мне большой черепахой. Эта вторая горка была бомбоубежищем. Кататься с неё было намного интереснее, во-первых, залезть наверх – настоящий подвиг, ступеней нет, вся скользкая, во-вторых, она намного выше деревянной. Мне родители запрещали кататься с «черепахи», это был почти единственный запрет. Говорили, что опасно, рабочая часть горки выходила на дорогу. Машины в то время ездили крайне редко, но всё же риск оказаться под колёсами был. Но запретный плод сладок, и мы часто после школы ходили с ребятами на «черпаху». Санки были не в моде, катались по-простому на досках-фанерах, а чуть позже на алюминиевых «тарелках» с двумя кожаными петлями-ручками, «тарелки» эти покупали в Детском мире, были они в большом дефиците. Где-то во втором классе такая «тарелка» появилась и у меня. Помню дикую радость, восторг с которыми я скатывалась с горы, подскакивая на ледяных колдобинах и прижимая к себе Веронику. Катались часа по два-три, до полного умопомрачения. Домой приходили, не чувствуя ног, с красными отмёрзшими руками. Шли с подружками ко мне, мама была на работе (к тому времени она уже работала), и нас отогревал мой дедуля – поил чаем и развешивал промокшую одежду на батареях. Вероника тоже сохла вместе с шароварами и варежками.

8. Переезд. Последняя глава

(Ленинград, май 1981 - март 1982 года)

_____А потом всё как-то резко закончилось, я провалилась в совсем другую жизнь, новую. Случилось это весной, после третьего класса. Наш дом признали аварийным. Всё-таки накопилась где-то гора писем от железнодорожников про протекающие крыши и дырявые полы, и количество перешло в качество. Приехала комиссия из Исполкома, ходили по квартирам, щурились на лампочки, кивали стенам, охали и вздыхали. Уезжая сказали: к осени ждите ордера на новые квартиры. Что тут началось! Мы, столь долгое время мечтавшие «улучшить свои жилищные условия», вдруг испугались: куда поедем, зачем? Привыкли к старому дому, ставшему таким родным. Особенно переживал дед, он прожил здесь всю жизнь, пережил блокаду, работая в железнодорожном депо, отсюда похоронил свою жену, мою бабушку. Он сразу как-то сник, даже перестал читать любимые газеты. В общем, разлука со старым домом всех сплотила, мы стали чаще собираться по праздникам с соседями, ходить друг к другу в гости, ведь осенью разъедемся.

_____Мама начала хлопотать относительно школы. Мы ещё не знали, куда поедем, но ходили слухи, что сейчас квартиры дают на юге города, в Купчино, там строится большой жилой квартал. На лето я, как обычно, уехала на Украину. Предстоящий переезд заставил и меня посмотреть на мир повзрослевшими глазами: какая будет жизнь на новом месте? Мысли потекли непривычные, не детские. В то лето я впервые не взяла Веронику с собой, потом жалела и скучала, но к возвращению в Ленинград всё это сгладилось. Дома меня ждала новость – переезжаем в Купчино, в тот самый новый микрорайон, уже есть ордер на квартиру. На радостях от встречи и от ордера, мы с родителями сразу поехали смотреть новое наше жилище. Меня поразили размеры квартиры, хотя это была обычная трёхкомнатная в блочном доме 137-й серии (эти подробности, конечно, выяснились потом). Но тогда по сравнению с нашим домиком это были хоромы! Мы ходили по коридорам и комнатам, мысленно расставляли мебель. Мама тут же показала мне в окно школу, где я должна была учиться, документы на перевод тоже уже оформили, школа совсем рядом, пять минут пешком. В общем, все были счастливы, даже дед смирился с переездом, узнав, что у него будет комната с балконом, где можно делать зарядку.

_____В сентябре я  пошла в новую школу, хотя жили мы ещё на Витебской-Сортировочной, ездила в Купчино на электричке, дедуля провожал меня, железная дорога, всё-таки. Это был уже четвёртый класс, нагрузка сильно увеличилась, уроков задавали много. Вечерами, приехав домой, я почти с ног валилась от усталости, но старалась «держать марку». Вероника отошла на второй план, я даже не помню сейчас, как это произошло… Хотя нет, вернувшись с юга, я уже мыслями была в новой жизни, и предчувствовала, что мишка останется в жизни прежней. Новая школа, новый класс завершили процесс – я переключилась. Почти всю осень мы делали в новой квартире ремонт, строители торопились и многое пришлось завершать нам. Ремонтом занимался папа, приходя после работы брался за краску, клей, обои. Потом подключились и мы. Помню, что в ноябре постепенно перебрались в новое жилище, уже ночевали там, окончательный переезд был в конце ноября, к этому моменту мы все выдохлись и морально и физически. Половину вещей оставили пока в старой квартире, нам пообещали, что до лета ремонт дома делать не будут, квартира оставалась временно за нами, ключи на руках. Так что перевезли только самое необходимое.

_____А весной мы с папой собрались на Сортировочную, забрать кое-какие вещи, посмотреть, как перевезти оставшиеся. Я так хорошо помню тот день. Это было в марте, солнце пронзительное, небо голубое, резкий холодный ветер, а до этого была длинная оттепель, растопившая горы снега. Мы подходили к нашему старому дому, и сердце моё уходило в пятки, чуяло что-то неладное. Дом стоял таким сиротливым, осевшим, маленьким… и каким-то мокрым. Открыли входную дверь, вошли в общий коридор, откуда шли двери в квартиры. В нос ударил резкий сырой запах, щёлкнули выключателем, свет не зажёгся, полная темнота. «Что-то не то, дочя» - сказал мне папа, и стал дрожащей рукой открывать дверь в квартиру. Первым впечатлением от увиденного был шок: всё залито водой, промокло насквозь. Штукатурка и побелка потолка отвалилась, покрыв белыми меловыми горками всё, что внизу, обои тоже местами отошли от стен, доски пола вздулись. Намокли все оставленные вещи, оставшаяся мебель, старый пружинный диван… Намокла и Вероника, она лежала на этом диване безжизненной серой тряпочкой. Почему я не забрала её осенью!? Не знаю… Не забрала… Мы стояли с папой в залитой солнцем старой гостиной и плакали, молча плакали. А потом развернулись и пошли прочь, едва прикрыв двери. Больше мы туда не возвращались.

_____Так прошло моё детство, детство с Вероникой – пять лет радостей, горестей и счастья. Спасибо тебе, Вероника! И прощай!